Три великих жизни [сборник 1968] - Вера Михайловна Корсунская

поперек сжатым. Волосы в детстве белокурые, потом были темные, в старости серые. Глаза карие, живые, очень острые и веселые. Лоб в старости морщинистый. Маленькая бородавка на правой щеке и немного более крупная на правой ноздре. Зубы плохие, испорченные зубными болями с детства».

Можно ли более сжато и в то же время так точно описать человека, как это сделал Линней в отношении самого себя: умелая рука натуралиста, привыкшая давать четкие характеристики объектов естественной истории! Ну, а если в качестве «объекта» выступил сам ученый, его перо также не ошиблось.

В письме родным в Стенброхульт он подводит итоги своей деятельной жизни: «Я стал профессором, королевским врачом, кавалером и дворянином. Я был удостоен увидеть больше из чудесных созданий Творца, в чем я видел величайшую радость, чем кто-нибудь из смертных, живших до меня. Я послал моих учеников во все четыре части Света. Я написал больше, чем кто-нибудь другой из ныне живущих; 72 моих собственных книги находятся на моем столе. Имя мое стало известным и достигло даже до самой Индии, и я получил признание как крупнейший в моей науке. Я стал членом почти всех научных обществ в Упсале, Стокгольме, Петербурге, Берлине, Вене, Лондоне, Монпелье, Тулузе, Флоренции и недавно в Париже, где был назван в ряду восьми наиболее знаменитых людей мира. Но когда дерево достигнет своей наибольшей высоты, оно должно упасть, потому что каждый, кто достиг вершины, достиг и конца. В прошлом году я заметил, какого возраста я достиг… Мне нужно приводить, мой дом в порядок».

«Привести мой дом в порядок…» И Линней энергично завершает ряд своих работ и добивается устройства сына в университет.

Линней охотно говорил о том, что им сделано в науке. Он любил, чтобы превозносили его научные заслуги, любил, чтобы им восхищались в этом отношении. Он чувствовал себя первым систематиком своего времени, считая, что никто не превзошел его. Ему принадлежит остроумная шутка с «офицерским корпусом Флоры».

Флора — богиня, царица, у нее есть армия — офицерский корпус из ученых, и он, Карл Линней, — глава его, полководец, генерал! А потом он расставляет в корпусе ученых по значимости их в ботанике. Бернар Жюсье, парижский профессор, хотя не соглашавшийся с искусственной системой Линнея, получает чин генерал-майора.

Из работавших в России ботаников наиболее высокого чина (майора) удостоен Гмелин Иоганн, составивший «Флору Сибири»; Бартер Давид, одно время занявшийся флорой России, получил звание капитана. Любопытно, что офицерами зачислены садовник, купец, медик — люди, собиравшие растения, хотя и не ученые.

А Сигезбеку не помогли его, по справедливости говоря, немалые заслуги перед ботаникой. Он заведовал одно время петербургским Медицинским садом — Ботаническим институтом Академии наук СССР в настоящее время — и много потрудился, чтобы собрать в нем побольше растений. Потом он заведовал Ботаническим садом Петербургской Академии наук, но… провинился перед Линнеем и не попал даже в прапорщики.

За провинности ученых перед ним Линней придумывал в честь их такие названия растениям, которые могли очень задеть. Он терпеть не мог виднейшего французского ученого-натуралиста Бюффона, считая его краснобаем и фразером, и, главным образом, за то, что тот не признавал его искусственную систему. В честь Бюффона одно ядовитое растение он назвал «бюффонией». Критик Пизон получил в подарок «пизонтею» — очень колючее растение.

Да, Линней не любил противоречий себе в вопросах ботанической науки. На критику он обычно не отвечал, но, как пишут люди, близко знавшие его, нелегко переносил ее. Зато если замечания делались дружески и благожелательно, то с радостью принимал их и вносил в работы нужные поправки. Чужие научные работы, если они не противоречили его убеждениям, находили у него признание. Он охотно читал их, подавал автору советы, тщательно соблюдая его авторское право соответствующими ссылками при использовании в своих трудах.

Остроумно увековечил он в названиях растений и друзей. Ботаников братьев Баугинов он почтил растением, имевшим двулопастные листья, — «баугинией».

Любопытна история названия одного растения из семейства коммелиновых, того самого, представителя которого — традесканций — так много на окнах и в школе и дома. Так вот это семейство называют по имени растения коммелины. У него цветки с тремя тычинками, двумя длинными и одной короткой. Было три брата, по фамилии Коммелины, двое знаменитых ученых, а один ничем не прославился.

Под старость в характере Линнея появились новые неприятные черты: в нем развилось мелкое тщеславие, лесть стала для него необходимой… Ему нужно было, чтобы постоянно и все говорили, какой он великий, какой он знаменитый. Рассказывают, что одна провинциальная дама пожелала осмотреть его музей редкостей, заручившись рекомендательным письмом от друга Линнея.

Ученый, всегда общительный и любезный, повел гостью в музей, показал ей много интересного и так увлекательно рассказывал, что та пришла в полный восторг от музея и обаятельного хозяина.

— Теперь я понимаю, — воскликнула она от всей души, — почему Линней так знаменит по всей провинции Упсала!

Ученый помрачнел, от милой непринужденности и следа не осталось. Прекратив объяснения, он холодно распрощался с дамой — настолько глубоко обидел его ее наивный комплимент. «По всей провинции Упсала!» Простодушная дама ушла в страшном недоумении, почему вдруг такой великий ученый и почтенный человек изменился в отношении к ней!

Благожелательный сам к людям, Линней встречал хорошее отношение. Сколько людей протянуло ему руку помощи в трудные минуты… Светлую память о Ротмане, Стобеусе, Цельзии, Рудбеке, голландских друзьях, графе Тессине хранил он всю жизнь.

Собственно говоря, особенных врагов у него и не было, кроме Розена, с которым судьба свела его снова в Упсале. Но, по некоторым данным, они потом примирились. Как будто дело было так. В 1764 году Линней сильно заболел, настолько опасно, что опасались за его жизнь. И вдруг открылась дверь и вошел человек, никогда еще не переступавший порога его дома, — Розен. Глубоко взволнованный, он опустился на колени у постели больного и молча смотрел на него… Рассказывали, что он стал сам лечить Линнея и ухаживать за ним вместе с Сарой-Лизой.

Весной 1774 года Линней читал лекцию в упсальском Ботаническом саду, как